Куп не стал на нее давить. Дарби чувствовала, что вот-вот расплачется, поэтому постаралась взять себя в руки.
Но внутри уже все кипело. Неприглядная и горькая правда, которую Дарби все эти годы носила в себе, грозила теперь вырваться наружу. Когда на глаза навернулись слезу, Дарби не стала их сдерживать — она слишком устала, чтобы бороться еще и с собой.
— Мел кричала… У Грэйди был нож, и он резал им Мел, а она кричала, чтобы он этого не делал. Она умоляла меня спуститься и помочь ей. А я не спустилась… Но я ведь не приглашала ни Мел, ни тем более Стэйси. Мел сама так решила. Это она приняла решение приехать, а не я. Но все равно часть меня… Всякий раз, встречая ее маму, которая смотрела на меня так, будто это я похитила Мелани, мне хотелось рассказать ей правду. Я хотела бросить это ей в лицо, чтобы она никогда больше не смотрела на меня так!
— И что тебе помешало?
Но Дарби не нашлась, что ответить. Как она могла объяснить, что часть ее ненавидела Мел за то, что она пришла тогда и привела с собой Стэйси? И как описать чувство, которое она испытывала не только за случившееся в тот вечер, но и за то, что творилось с ней потом, когда на нее навалились одновременно чувство вины и ненависть?
Она закрыла глаза и попыталась мысленно вернуться к разговору с Мел возле школьных ящичков, когда Мел предлагала помириться. Дарби гадала, что было бы, если бы она тогда ответила согласием. Была бы она до сих пор жива? Или ее уже давно похоронили бы в лесу, где ее никто и никогда бы уже не нашел?
Куп обнял ее за плечи. Дарби прижалась к нему.
— Дарби?
— Да?
— То, что ты тогда оставила Мелани… Ты поступила правильно.
Всю дорогу до шоссе 1 Дарби молчала. Вдалеке показались огни Бостона.
— Я постоянно вспоминаю тот день, когда Эван пришел на пляж и рассказал мне о Викторе Грэйди и Мелани Круз. Это было двадцать лет назад. Прошли долгие двадцать лет, а ничего не забылось.
— Позже забудется.
— Ну да, как же!
— Если захочешь еще что-то рассказать, я всегда к твоим услугам, — сказал Куп. — Да ты и так это знаешь, верно?
— Да, знаю.
— Хорошо, — сказал Куп и поцеловал ее макушку. Он так и не отпустил ее. А она и не хотела, чтобы он отпускал…
Когда они приехали в Бэлхем, уже светало. Дарби отвела Купа в комнату для гостей, а сама отправилась в душ.
Переодевшись в чистое и наложив свежую повязку, она пошла к матери в спальню, проверить, как она там. Шейла спала.
Где? Где похоронена Мелани?
Спроси… у своей… матери.
Дарби забралась в кровать и прижалась к маминой спине, обвив ее руками. Она до сих пор помнила, как родители сидели в старом «бьюике»-универсале с деревянным салоном, как Биг Рэд барабанил пальцами по рулю в такт песне Фрэнка Синатры, а Шейла улыбалась. Какими они были тогда молодыми, сильными, здоровыми… Дарби вслушивалась в мягкое мамино дыхание — вдох-выдох, вдох-выдох — и хотела, чтобы это продолжалось вечно.
Дарби проснулась от того, что сквозь зашторенные окна пробивалось солнце и светило ей в глаза.
Мамы в комнате не было. При виде пустой кровати Дарби охватила паника. Она откинула одеяло, быстро оделась и спустилась вниз. Было три часа дня.
Куп сидел за стойкой, пил кофе и смотрел маленький телевизор. Он увидел выражение ее лица и тут же понял, о чем она думает.
— Твоей маме захотелось на свежий воздух, поэтому сиделка усадила ее в инвалидное кресло и увезла на прогулку, — сказал Куп. — Ты будешь есть? Я приготовлю кашу.
— Нет, спасибо, мне хватит кофе. Что говорили в новостях?
— Сразу после рекламы начнется второй выпуск. Бери стул, а я пока приготовлю кофе.
Бостонские СМИ очень рьяно взялись на эту историю. За те десять часов, что Дарби спала, репортеры пронюхали о связи между Дэниелом Бойлем и специальным агентом Мэннингом.
Настоящее имя Эвана Мэннинга — Ричард Фоулер. В пятьдесят третьем году Джаниз Фоулер, после родов страдавшая тяжелой формой депрессии, повесилась, находясь на стационаре в психиатрической больнице. В ее медицинской карте было отмечено, что самоубийство произошло вскоре после того, как муж, Трентон Фоулер, застал ее за попыткой утопить их единственного сына в ванной. Джаниз рассказала мужу, что задремала, а когда проснулась, то увидела у своей кровати сына с большим кухонным ножом в руке. Ричарду Фоулеру на тот момент было всего пять лет.
Через семь лет, когда Ричарду исполнилось двенадцать, его отец убирал урожай комбайном, как вдруг один из жерновов засорился. Трентон Фоулер не стал выключать двигатель. Он встал на платформу, чтобы устранить помеху, но поскользнулся на шелковистом слое пыли и упал вниз. Позже Ричард рассказывал полиции, что не знал, как остановить комбайн.
Тетя Ричарда, Офелия Бойль, забрала «золотого» мальчика и отвезла к дочери, которая жила в недавно выстроенном доме в Гленне, штат Нью-Хэмпшир. Дочь Офелии, Кассандра, как раз ждала первенца. Кассандре было двадцать три, и она не была замужем. Она отказалась усыновлять Ричарда.
В шестьдесят третьем году быть матерью-одиночкой было стыдно, это могло вызвать грандиозный скандал и испортить репутацию семьи, особенно во влиятельных кругах, куда были вхожи Офелия и ее муж Аугустус. Они и увезли Кассандру в Гленн, подальше от Бэлхема, и ежемесячно выплачивали ей содержание на воспитание ребенка — мальчика, которого она назвала Дэниелом. Отец мальчика, по словам Кассандры, погиб в автокатастрофе.